0%
 
Как я стал фотографом
Когда я стал осознавать себя разумным существом, я уже знал, что никогда не буду бухгалтером или поваром. Я был уверен, что я – художник и должен рисовать. Мама говорила, что будучи беременная мной, часами ходила по музеям и выставкам. Особенно ей нравились импрессионисты. Видимо это и определило мое будущее: художественное, но совершенно лишенное четкости. Еще я, конечно хотел быть рыцарем, но не нашел такой роли, к тому же меня выгнали из театральной студии. Так я стал художником. Или ,вернее, им остался, несмотря на попытки сопротивляться, учить историю, продавать кроссовки на рынке, лепить керамику, даже писать статьи… Ни художественная школа, ни армия, ни худграф пединститута не отбили у меня это желание. Я с азартом плодил холсты, даже участвовал во всероссийских выставках. Пока не пришла перестройка. А фотографом я стал от лени. Картины писать долго, а фото – нажал на кнопку и готово. Только проявить. К тому же современных импрессионистов не понимали и гнобили, а превозносили концептуальное и четкое искусство, к чему я оказался не способен. В фотографии четкость достигается с помощью камеры, я тут не причем. По мне так все было бы не резко. Когда я впервые увидел камеру большого формата, залез под черную тряпку и увидел перевернутое изображение, наполовину нерезкое, я понял – это мое. Собственно в тот день, одна, известная уже архитектурная фотографиня взяла меня помочь кофры поносить. Чем и нарушила ход истории, своей и моей жизни. От нее я и узнал азы архитектурной фотографии, остальное оказалось прочно вмонтировано в мое художественное сознание. Своими учителями я считаю Рембранта, Ван Гога, и Врубеля, но хотелось бы быть Огюстом Ренуаром и в старости писать юных дев в тени платанов. Уволившись из одного журнала, где я уже метил занять место главного редактора, я купил Пентакс 67 со штатным обьективом и решил снимать. Издатель меня проклял и в качестве проклятия сказал, что я всю жизнь буду бегать с камерой и никогда не стану человеком. Проклятие его сбылось. Как то известной фотографине нездоровилось и Почечуева (первый главред Эль декорейшн) доверила мне срочную и ответственную сьемку. На первой же съемке я чуть не набил морду архитектору ( он мне стал кадр выстраивать, а я не разобрался, кто он), он сбежал, но нажаловался Почечуевой, мое реноме было испорчено и меня отлучили от съемок почти на год. Я снимал портреты дизайнеров и архитекоров для интерьерных журналов, снимал разные рубрики типа «флора» в «Салон Интериор». Там мой штатный объектив с красивым рисунком нерезкости был очень кстати. Нерезкостью я пользовался все время, снимая на полностью открытой дырке. За что получил прозвище: фотограф «резко-нерезко».
… - «А можешь снять, так вот, «резко-нерезко», говорили мне иногда, когда хотели, чего-то эдакого… Потом я купил еще объективов, нерезкость вошла в моду, кончилась моя опала и я влился в цех…
Как я стал фотографом
Когда я стал осознавать себя разумным существом, я уже знал, что никогда не буду бухгалтером или поваром. Я был уверен, что я – художник и должен рисовать. Мама говорила, что будучи беременная мной, часами ходила по музеям и выставкам. Особенно ей нравились импрессионисты. Видимо это и определило мое будущее: художественное, но совершенно лишенное четкости. Еще я, конечно хотел быть рыцарем, но не нашел такой роли, к тому же меня выгнали из театральной студии. Так я стал художником. Или ,вернее, им остался, несмотря на попытки сопротивляться, учить историю, продавать кроссовки на рынке, лепить керамику, даже писать статьи… Ни художественная школа, ни армия, ни худграф пединститута не отбили у меня это желание. Я с азартом плодил холсты, даже участвовал во всероссийских выставках. Пока не пришла перестройка. А фотографом я стал от лени. Картины писать долго, а фото – нажал на кнопку и готово. Только проявить. К тому же современных импрессионистов не понимали и гнобили, а превозносили концептуальное и четкое искусство, к чему я оказался не способен. В фотографии четкость достигается с помощью камеры, я тут не причем. По мне так все было бы не резко. Когда я впервые увидел камеру большого формата, залез под черную тряпку и увидел перевернутое изображение, наполовину нерезкое, я понял – это мое. Собственно в тот день, одна, известная уже архитектурная фотографиня взяла меня помочь кофры поносить. Чем и нарушила ход истории, своей и моей жизни. От нее я и узнал азы архитектурной фотографии, остальное оказалось прочно вмонтировано в мое художественное сознание. Своими учителями я считаю Рембранта, Ван Гога, и Врубеля, но хотелось бы быть Огюстом Ренуаром и в старости писать юных дев в тени платанов. Уволившись из одного журнала, где я уже метил занять место главного редактора, я купил Пентакс 67 со штатным обьективом и решил снимать. Издатель меня проклял и в качестве проклятия сказал, что я всю жизнь буду бегать с камерой и никогда не стану человеком. Проклятие его сбылось. Как то известной фотографине нездоровилось и Почечуева (первый главред Эль декорейшн) доверила мне срочную и ответственную сьемку. На первой же съемке я чуть не набил морду архитектору ( он мне стал кадр выстраивать, а я не разобрался, кто он), он сбежал, но нажаловался Почечуевой, мое реноме было испорчено и меня отлучили от съемок почти на год. Я снимал портреты дизайнеров и архитекоров для интерьерных журналов, снимал разные рубрики типа «флора» в «Салон Интериор». Там мой штатный объектив с красивым рисунком нерезкости был очень кстати. Нерезкостью я пользовался все время, снимая на полностью открытой дырке. За что получил прозвище: фотограф «резко-нерезко».
… - «А можешь снять, так вот, «резко-нерезко», говорили мне иногда, когда хотели, чего-то эдакого… Потом я купил еще объективов, нерезкость вошла в моду, кончилась моя опала и я влился в цех…